Толин отец умер очень рано. Он очень тяжело болел: у него был рак. Первое время он об этом не знал, но потом какой-то не очень умный врач взял да всё ему преподнёс. Есть мужчины, которые руку поцарапают – и всё, конец света! Но в нашей семье не принято было жаловаться, как тебе больно, как тебе плохо. И мой муж тоже никогда не возникал со своими болезнями, даже когда узнал, что у него рак. Да, бывало, зайдёшь неожиданно в комнату, а он сидит напротив зеркала и пытается рассмотреть: растет там у него что-то или нет? Но как только он замечал, что я вошла, он тут же прятал зеркальце. И Толя это видел. Так что стоический характер передался Толе вместе с отцовскими генами.

Только один раз в жизни я видела Толю плачущим. На похоронах отца.

Отец Толи был инженером, мы вместе учились в институте. Его звали Герман Сергеевич. У них была исконно русская семья, правда с небольшой долей цыганской крови. Дед моего мужа был очень богатый человек, поскольку был управляющим московскими бойнями. Вообще-то он был простой человек, из матросов, но дослужился до управляющего. И вот этот дед женился на цыганке, на Толиной прабабке. Она была очень красивой женщиной, прожила очень долго и умерла, когда я уже два года была замужем за Германом.

После революции дед Германа стал простым мясником. Я не знаю, сколько ему было лет, он умер через месяц после того, как мы поженились, но это был очень здоровый человек, который перенёс тринадцать инсультов. Он бы пережил и четырнадцатый, но упал, сломал ребро и кость воткнулась в лёгкое. А я теперь всем говорю: «Не верьте тем, кто говорит, что мясо вредно!»

Отец Германа, то есть дед Тольки, был родом из Гусь-Хрустального. Там где-то есть дом, который должен был перейти к Герману по наследству, но я понятия не имею, где он.

А мой отец был строителем, очень крупным, управляющим самым большим в Москве строительным трестом. Его звали Исаенко Пётр Степанович. Он строил большие объекты, и его часто вызывали к Сталину, который лично следил за всеми крупными стройками. Я помню, как папа, когда он знал, что ему надо сегодня идти к Сталину, прощался с нами, а мы не знали, вернётся ли он обратно. Вся эта нервотрёпка привела к тому, что в пятьдесят девять лет он умер от инфаркта.

Мать моя тоже работала всю жизнь. И даже когда у меня уже были дети, она всё ещё работала. По профессии она химик, они с отцом вместе учились, а потом, окончив институт, вместе поехали на Магнитку. Они были в числе первых строителей Магнитки. И мы с моим мужем вместе учились. Видимо, это у нас как бы такая семейная традиция.

Мы с мужем долго встречались, но всё никак не женились, потому что он был не особенно красив внешне, и мама отговаривала меня: «Ты сошла с ума! У тебя же будут дети от него!» А я была довольно симпатичной девчонкой, и у меня было много поклонников. Но всё-таки мы с ним в 1959 году поженились. Но я знала, за кого выходила, у моего мужа были золотые руки. Когда он ухаживал за мной, то подарил мне… мотор для магнитофона! Я долго смеялась над этим, но выяснилось, что смеялась напрасно: муж ухитрился сделать мне магнитофон! Муж мог сделать всё что угодно. Когда были модны узконосые ботинки, он отрезал носы, перекраивал подмётку – и получался модный ботинок. Пальто перешить, часы починить, проводку провести – он мог всё. Однажды сшил Тольке джинсы. У нас не было денег, а Тольке очень хотелось джинсы! И папа сшил ему джинсы, прострочил их – и они были как настоящие. Правда, вскоре после этого подарка Толька угодил в какой-то мазут на железной дороге, и на новых джинсах появилось черное мазутное пятно. Для него это была ужасная трагедия!

У нас долго не было детей, и мы даже думали, что усыновим кого-нибудь. А потом, 24 марта 1965 года, родился Толька, а вскоре, в 1966 году, на свет появилась Наташка. Дети были, конечно, долгожданные, и мой муж их боготворил.

Толя в детстве

Мы с мужем прожили пару лет, как врачи объявили, что у мужа рак и жить ему осталось три года. Но на самом деле он прожил ещё двадцать лет. Из-за того что мы всё время жили под гнётом болезни, у нас в доме было много праздников. Мой муж умел устраивать праздники, особенно мне. Вот отвезли мы детей к бабушке на дачу – и пошли гулять. Сначала отправились в запрудную часть ВДНХ, послушали там соловьёв, пришли домой, а он, оказывается, уже купил шампанского, фруктов, и мы устроили праздник, потанцевали, спели… Толя и Наташа видели, как у нас с мужем всё было гладко и весело, поэтому и в их домах всегда царил праздник.

Я думаю, что Толин талант идёт от моего папы и от маминого папы, потому что мамин папа прекрасно играл на виолончели и рисовал в примитивистской манере. А у моего папы был великолепный голос, баритон. У Тольки – тоже баритон, но пониже. Мой папа был из простой семьи, они жили на хуторе, на Украине, в Черниговской области. Когда он подрос, его отправили учиться в город на рабфак, окончив который он поступил в Харьковскую консерваторию и одновременно в Харьковский строительный институт. Интересно, что он учился вместе с Борисом Гмырей, нашим знаменитым оперным певцом, который, как и мой папа, одновременно с консерваторией посещал тот же самый строительный институт. Первые два года они так и проучились, но после второго курса им сказали, что надо выбирать что-то одно, и Борис Гмыря выбрал консерваторию, а папа – строительный. Но он очень хорошо пел. У папы был абсолютный слух. Видимо, это передалось и Толе.

Толя и Наташа в детстве

Но сначала Наташка и Толя занимались фигурным катанием. Тренер мечтала сделать из них пару, потому что Толя был большим, а Наташа – маленькой. Но фигурное катание явно было не для Толи, потому что, когда надо было делать все эти крюки-выкрюки, все эти тройки и восьмёрки, Толи хватало ровно на одну фигуру, а потом… он начинал играть в салочки.

Как-то раз мы с Наташей были в Доме культуры ВДНХ, в зале которого в этот день проходил отчёт музыкальной школы. Мы вошли в зал, а на сцене на скрипке играл ребёночек. Наташа посмотрела и немедленно потребовала, чтобы я отвела её в музыкальную школу. Честно говоря, я была против, поскольку сама в своё время училась играть на скрипке и знала, сколько в это надо вложить труда, но моя мама поддержала Наташу.

Наступила осень. Наташа пошла в музыкальную школу, а Толя сказал: «Почему Наташа будет учиться музыке, а я нет?!»

После того как Толя сдал экзамен, мне преподаватели сказали: «Ваш мальчик очень одарённый, и мы можем рекомендовать его нашему самому лучшему скрипичному преподавателю». И действительно, с ним начала заниматься самая знаменитая в музыкальной школе № 50 преподавательница Ирина Георгиевна Голландцева. Она оставалась Толиным другом и тогда, когда он уже стал рок-музыкантом, они общались до самой его смерти.

Вот так Толя начал учиться играть на скрипке. Но нельзя сказать, чтобы ему это очень нравилось, потому что… это стоило ему огромных усилий. В конце концов ему всё надоело, и он решил бросить музыкалку. Но тогда я сказала: «Если ты бросаешь это дело, то напиши-ка мне расписочку, что ты сам бросаешь. Потому что когда ты вырастешь и Наташа выучится, а ты нет, то скажешь мне: „Мама, что ж ты меня не учила?” Ему не понравилась такая постановка вопроса, и он решил учиться дальше.

На очередной день рождения он упросил нас подарить ему гитару, и мы дали ему 50 рублей – столько тогда стоила «Кремона». Но когда Толя позвонил в музыкальный магазин, то ему сказали, что есть гитары только по девяносто рублей. Мы собрали ему буквально последние копейки, и он помчался за гитарой. Прибежал в магазин, когда оставалось пятнадцать минут до закрытия.

Он мог играть кому угодно и где угодно, он исчезал из дому и мог шляться с гитарой по всему району, и только папа мог его найти. Вот где он сел играть, где его слушают, там он и играл, и оторвать его от этого занятия было невозможно.